...Долговязый, шестнадцатилетний парень, занимавшийся на курсах иностранных языков, а позднее на курсах по подготовке в вуз, я, подобно джеклондонскому Мартину Идену, рассылал свои произведения в различные московские и ленинградские литературные консультации, редакции разных журналов и газет. Писал я тогда в шибко акмеистическом духе, рифмованным и белым стихом.  Одно из моих стихотворений называлось «О пользе сырой воды». В нем пропагандировалась идея того, как никчемна кипяченая вода и как полезна сырая.
Из консультации альманаха «Земля и фабрика» мне ответили поощрительно, но стихи печатать не стали. В редакции комсомольского журнала «Смена» работа с начинающими стихотворцами была поручена старому поэту, другу Блока, Владимиру Пясту. У меня завязалась с ним оживленная переписка. Первое мое стихотворение было напечатано в 1929 году в ленинградском журнале начинающих авторов «Резец». Оно называлось «Рабочая ночь».
Многие из нас мечтали пробиться в столицу. Одним из первых туда уехал один из талантливейших молодых одесских поэтов двадцатых'годов Семен Липкин.
Он дружил с Петром Кролем, человеком большого дарования и исключительной памяти. Кроль мог часами, безперерыва, читать стихи любимых поэтов. Все, кто покидал Одессу, являлись первым делом к Багрицкому, жившему с семьей тогда в Кунцево.

«Ярослава, моя Ярослава! Соколиное сердце мое»,— запомнились мне ранние липкинские строчки. Вскоре его стихотворения бшш напечатаны в журнале «Красная новь». В одном из своих шуточных стихотворений Семен Липкин писал: «Старик Багрицкий нас заметил и, в МАПП сходя, благословил». МАПП — московская ассоциация пролетарских писателей, в которую тогда одновременно вступили Маяковский, Багрицкий, Луговской.
Но счастье Липкина не оказалось безоблачным. Случилось так, что его стихи в «Красной нови» о царе Федоре Исанновиче, вернее о постановке пьесы А. К. Толстого в МХАТе, были расхвалены в одной из русских газет за рубежом, как «истинно русские» и даже, кажется, «истинно православные».
Дальнейшее печатание оригинальных стихотворений Липкина на долгий срок было приостановлено. Занимаясь в институте, он для того, чтобы как-то обеспечить существование, занялся стихотворными переводами, не без помощи, конечно, того же Багрицкого. Впоследствии эта работа оправдалась морально, сделав из Семена Липкина не только превосходного поэта, но и прославленного переводчика многих отечественных литератур.
А мы с молодым рабочим одесского машиностроительного завода имени Ленина, замечательным лириком и верным товарищем Вадимом Стрельченко продолжали вращаться на поэтическом одесском небосклоне.
Вадим знал себе цену, как поэту. Он раньше многих из нас сумел запечатлеть в стихах характер, ввести в них живой колорит своего личного мироощущения, своей судьбы.
«Порт вертится живым волчком, порт, он до изумленья юный...» вспоминаются строки одного из его ранних стихотворений.
«Стихи товарища» (1937), «Моя фотография» (1941) — так назывались два первых его сборника. Но для того, чтобы выйти с ними, выйти, чтобы остаться в сердце читателя, поэту потребовался не один год. И не потому, что тогда было трудно дебютировать. Сегодня мне даже кажется, что это было слишком легко. Но он не хотел такой пустяковой легкости, слишком много требовал поэт Вадим Константинович Стрельченко от каждой строчки и от самого себя.
Когда я сегодня размышляю об истинной тяжести духовных жертв, причиненных второй мировой войной, в поэтическом скорбном мемориале самых горьких больших потерь я ставлю гибель Вадима Стрельченко.
А сейчас мне хочется представить его себе живым, принимающим друзей в светелке одесского пригорода Люстдорфа на берегу моря. Он разрезает наискосок душистую дыню, раздает нам аккуратные скибки. А потом, лукаво улыбнувшись, читает о безработных моряках «бичах».

Солнце село уж за ели,
А «бичи» еще не ели.

Читать  дальше