Фильм "Броненосец "Потемкин"".
Есть в фильме небольшой эпизод, который начинается надписью: "С ночи потянулись туманы..." Так и хочется воздать должное вдохновенной расчетливости режиссера, задумавшего такой эпизод и сумевшего его снять: после взрыва матросского гнева на броненосце, после гибели Вакуленчука - долгая траурная пауза. Призрачный туман в порту, словно саван на свинцовом море, и черные силуэты парусников...

Нет, не задумывал этот эпизод режиссер, не записывал его в монтажную разработку. Был столь ненавистный в киногруппе простойный День. Не было погоды. С. Эйзенштейн, оператор Э. Тиссэ и ассистент Г. Александров ездили в лодке по порту, залитому молоком тумана. "Трое в одной лодке, не считая кинокамеры", - юмористически вздыхал С. Эйзенштейн. И вдруг понял, какой кадр подсказывает ему Одесса.

Тотчас заработала кинокамера. Не обращая внимания на иронические возгласы оператора другой картины, который плавал в лодке неподалеку ("Чудаки! В такую погоду никто никогда не снимает!"), Эйзенштейн и его друзья снимали, снимали случайно схваченную на ходу, эмоционально осмысленную встречу с туманами и видели перед собой в торжественно-скорбных силуэтах неподвижных кораблей пластическую ораторию памяти Вакуленчука...

Так и вошли в мировую киноклассику знаменитые кадры одесских туманов. И, кстати, остались они чуть ли не единственным кинодокументом, так подробно, поэтически достоверно запечатлевшим панораму Одесского порта в 1925 году...

В "Потемкине" для Эйзенштейна был важен не актер, а типаж, то есть человек, обладающий подходящими внешними данными. В фильме снимались и ассистенты Г. Александров, М. Гоморов, А. Антонов, А. Левшин, и безногий чистильщик обуви двадцатилетний Иван Воробьев, который всегда (и в послевоенные годы тоже) сидел со своим ящиком на углу улиц Советской Армии и Карла Либкнехта и которого до сих пор многие помнят как дядю Ваню, и кинорежиссер В. Барский, внешне напоминавший командира "Потемкина", и мальчишки, студенты, домашние хозяйки, грузчики. В крохотной роли снялась даже мать Эйзенштейна Юлия Ивановна.

Режиссер умело организовывал сотни людей в кадре, и одесситы, на глазах которых воскресал памятный 1905 год, проникались настроением режиссера и не играли, а по-настоящему переживали все, что происходило перед камерой. Очевидец съемок писал: "...Рабочие проходят колонной мимо жертвы, склоняя головы. Сильное настроение охватывает всю массу. Мы видели старушку, которая, преклонив колени, плакала навзрыд. И это не инсценировка, это сама жизнь, это слезы Эйзенштейна!"