Преображенская, 23. В 1818 году на углу нынешних улиц Преображенской и Садовой, фасадом, обращенным к Соборной площади, по проекту военного инженера И. И. Круга построили двухэтажное здание канцелярии коменданта, в просторечии называвшееся гауптвахтой.

Не столько из-за размеров или архитектурных достоинств, сколько из-за "серьезности" помещавшегося в нем учреждения, здание было одним из ориентиров в городе. Профессор К. П. Зеленецкий, к примеру, в "Записках о бомбардировании Одессы 10 апреля 1854 года" походя упоминает, что живет "неподалеку от гауптвахты".

В прямом своем назначении гауптвахта осталась в сцене ареста героя романа Я. Полонского "Дешевый город", причем тут зафиксировано и месторасположение ее: "А что, monsieur le colonel, могут они (друзья..- Р. А.) до этой гауптвахты проводить меня?

- Да ведь это близехонько - на Соборной площади, - сказал полицмейстер".

Эти и еще, пожалуй, одно-два упоминания в книгах других авторов - единственный след в литературе, который оставило здание, "помнившее" А. С. Пушкина и простоявшее в самом центре города свыше шести десятилетий...

В конце 1886 года гауптвахту упразднили, через год городская Дума после продолжительных дебатов постановила продать вконец обветшавшее здание, а в феврале 1888 года его приобрел "под снос" арендатор хлебопекарной фирмы Либман, вознамерившийся открыть собственное "дело". Месяц спустя он представил в строительное отделение городской управы исполненный архитектором Э. Меснером проект пятиэтажного дома, вскоре построенного под наблюдением архитектора Моргульца.

На первом этаже нового дома, там, где ныне, находится сберкасса, расположилось кафе с застекленной верандой со стороны Садовой улицы, двумя изящными фонарями на кронштейнах в виде женских фигур по обе стороны центрального входа с угла здания, изысканно отделанным залом и отдельными бильярдными комнатами. Как о своеобразной детали городского пейзажа, написал о нем Лев Славин в романе "Наследник": "Мы прошли по Соборной площади, но не через центр, залитый светом, а по, темной боковой аллее, меж мароньеров и акаций. На матовых стеклах кафе Либмана мелькали силуэты бильярдистов". Стены кафе видели А. И. Куприна, заглядывавшего сюда со! своими одесскими друзьями. А- по свидетельству уроженца Одессы писателя Е. Танка, в конце 1910-х годов тут нередко собирались начинающие художники и литераторы, среди которых был старший брат Ильи Ильфа, известный поклонникам новомодной живописи под псевдонимом Сандро Фазини, а также Эдуард Багрицкий, Борис Бобович...

Посетители, естественно, лицезрели лишь "парадную" сторону заведения. Службы, кухня, пекарня, кондитерская, изготовлявшая в числе прочих лакомств так называемое алейронатное печенье для больных сахарным диабетом, были "упрятаны" во внутренние помещения, окна которых глядели в сумрачный двор-колодец. А под самой крышей располагались помещения Для рабочих, которые не выдерживали никакой критики. Показательно в этом плане заключение комиссии санитарного надзора, обследовавшей кафе недели через две после его открытия: "Особого помещения для рабочих не имеется. Указанное Либманом помещение для рабочих находится на 6 этаже (на чердаке), куда ведет лестница из 142 ступеней, и состоит всего из 2-х комнат, плохо освещенных, крайне тесных и ни в каком случае не могущих в санитарном отношении удовлетворить потребность 28 душ рабочих".

А со стороны улицы перед прохожими представал вполне респектабельный дом, снизу доверху декорированный лепниной, скульптурами, вазами и медальонами с назойливо повторяющейся монограммой владельца "Л". Фасады многих доходных домов, построенных во второй половине прошлого века, отличаются обильным декором, но именно этот дом почему-то облюбовали... скворцы и занимательное это зрелище не могло не привлекать внимания.

"Сделав опасную переправу через морскую равнину, скворцы отдыхают... в определенном, излюбленном из года в год месте. Одно такое место мне пришлось... видеть в Одессе, весною. Это дом на углу Преображенской улицы и Соборной площади... Был этот дом тогда совсем черен и точно весь шевелился от великого множества скворцов, обсевших его повсюду: на крыше, на балконах, карнизах, подоконниках, наличниках, оконных козырьках и лепных украшениях... Сколько там было оглушительного крика, писка, свиста, трескотни, щебетанья и всяческой скворчиной суеты...",- писал А. И. Куприн в рассказе "Скворцы" в 1916 году.

А через много лет, когда во французском своем далеке
И. А. Бунин будет с ностальгической скрупулезностью описывать московские гостиницы, подворье в Ельце, ялтинские дачи, вокзал в Севастополе, он вспомнит и опишет в рассказе "Галя Ганская" "пятиэтажный угловой дом, где была... кофейня, - на углу Преображенской и Соборной площади, знаменитый тем, что весной, в солнечные дни, он почему-то всегда бывал унизан по карнизам скворцами и их щебетом...". "Мило и весело это было чрезвычайно",- заключает Бунин это давнее воспоминание.

Не обошел своим вниманием шумную примету давней одесской весны и Валентин Катаев, но "перекрестил" в романе "Хуторок в степи" скворцов в грачей, что, впрочем, вполне простительно для автора, отделенного от описываемых событий более чем четырьмя десятилетиями: "Это был действительно прекрасный день, один из тех мартовских дней, когда снега уже нет, земля черна, над голыми прутьями приморских садов сквозь тучи просвечивает водянистая голубизна... В булочных пекли жаворонки с подгоревшими изюмными глазками, и на Соборной площади, над громадным угловым домом, над кафе Либмана... летали тучи грачей, своим весенним гомоном заглушая шум города".

В написанных на склоне лет мемуарах "Все, что память сберечь мне старается" Исидор Бобович утверждал, что "каждая из одесских кофеен имела свою историю"5. Не составило в этом смысле исключение и кафе в доме, который был когда-то своего рода "орнитологической достопримечательностью" города.